[Intern-slash]

Название: Самая большая ошибка
Пейринг: Быков/Кисегач; Быков/Фил
Рейтинг: PG-13
Размер: зарисовка (на тему 95 серии)

Секс с Кисегач, если не кривить душой, был охренительным. Отрицать это было все равно, что делать искусственное дыхание клиенту морга – и бесполезно, и вообще не пошло бы оно все… и без того все ясно.
Но на языке у Быкова горькой тяжестью ворочались слова, которые накануне из него буквально вытянули наглым шантажом и прочими пыточными орудиями. Или, может быть, ему просто стоило сходить в ванную и почистить зубы.
На костлявом быковском плече возлежала мудрой и растрепанной головой утомленная фурия – как будто Андрей поиграл на волшебной дудочке, и его персональный очаровательный цербер присмирел. Спустя корпение над товарищем по несчастью в больнице, непростой разговор и привычную жестокую борьбу за доминирование, которая закончилась минут десять назад с благодарным и эмоциональным «Андрей!» - Быкову явно требовалась передышка. Учитывая то, что через пару часов ему было необходимо вставать и тащиться на ежедневную каторгу для имбецилов – короче говоря, самым разумным было бы уснуть мертвым сном, чтобы пробудиться если и не как огурчик, то хотя бы просто напросто готовым к выдумыванию новых изощренных издевательств и глумлению.
Андрей почти впервые в жизни почувствовал себя идиотом, в связи с тем, что сна не оказывалось ни в одном глазу.
Кстати, об огурчиках.
Не то, чтобы Быкову этой ночью пришлось легко, но совесть – или, скорее, ирония – нашептывала, что вот Фил-то, который на ночных дежурствах бдит и работает, не смыкает глаз – а возможно и не покладает рук – так вот Фил Ричардс сегодня имеет третью бессонную ночь, что для неокрепшего американского сознания просто губительно. И радоваться бы ему, Андрею – но не радовалось, более того – абсурдно казалось, что шелковистая волна темных волос Кисегач некстати пристроилась на плече, и куда как лучше там было бы взъерошенной короткой шевелюре, смахивающей на стильную укладку, усовершенствованную проливным дождем.
Андрей провел языком по зубам – горечь не желала проходить, так что нужно было всерьез задуматься о здоровье желчного протока, все, включая характер, указывало Быкову на неполадки.
Нужно было отдать должное Насте – столько усилий к выколачиванию из Андрея каких-то там словечек не прикладывал еще никто – а какое поразительное терпение! Вот тот же самый Фил, скажем, не стал бы разбиваться в лепешку – либо развернулся бы гордо и ушел куда-нибудь к пациентам – ждать, пока Быков к нему сам заявится, негласно признавая… в общем, что-нибудь там признавая, хотя внешне, конечно, все выглядит чинно и по уставу – Андрей Евгеньевич просто приходит спасать нерадивого и малость идиотичного интерна, тот тихо и с чувством собственного американского достоинства благодарен. Но еще скорее Фил выбил бы что-то эдакое, только намного быстрее, чем Кисегач.
Проблема, может быть, была в том, что Настя брала борьбой и нахрапом даже, иногда это было даже здорово и распаляющее – но тем яснее Андрей понял, что любит что-то диаметрально противоположное. Понял он это ровно тогда, когда под его крылышко явился Ричардс собственной персоной.
Скажем, Филу стоило предпринять комплекс мер – покраснеть, взглянуть на Андрея снизу вверх, как только он и мог с такой разницей в росте между ними, забормотать самоуверенно и слабо одновременно, намешать в болтовню погуще английский акцент – и одного намека на желание некоторых слов уже сподвигло бы Быкова… но Ричардс никогда не показывал, что он хотел таких слов. Либо он был очень, не по-русски горд, либо страшно боялся провала, и Андрей с упадническими настроениями надеялся на второе, но строго уверовал в первое.
С некоторых пор Андрей также начал подозревать, что трахаться без романтики – как-то неинтересно.
Фил был независимым, смелым, даже отчаянным и решительным, но податливым и плавким, как воск, совершенно таким, какой нужен был Быкову. Хотя до знакомства с интерном Андрей вообще-то и не подозревал, что именно такой ему нужен. Такой, а не такая, в первую очередь; американский, а не русский; борющийся и настырный, а не забитый его, Быкова, остроумием и желчностью. Но как-то так вышло. Андрей тщательно скрывал недоумение по этому поводу, в первую очередь – от самого себя, хотя внутренний голос тихонько напевал о неправильности, незакономерости даже того, что вместо прохладных и сладковатых духов Насти он теперь лежал и фантазировал на тему легкого фруктового запаха Фила – Андрей даже фруктов таких не знал, какими пах Ричардс, видимо, это было нечто заморское, американское, ему неизвестное, чего он никогда и не попробует – вдохнет только с кожи интерна.
Андрей вздохнул и аккуратно, немного отодвинувшись, задумчиво взглянул на спящую Настю. Определенно, Кисегач была такой женщиной, которую нужно уважать и очень сильно любить. Она имела право на то, чтобы услышать от него вымученные, но почему-то такие важные для всех женщин и романтиков вообще слова. Быков не понимал только, почему романтик-Фил ничего подобного с него не требовал.
Что ж, Настю нужно было любить, а это было сложно – а это было не для Быкова. А американского мальчика можно было просто иногда отпускать с ночных дежурств, иногда хвалить, иногда целовать – и он был бы в общем-то счастлив.
Андрей понял, что начались серьезные проблемы, тогда, когда захотел, чтобы Ричардс уже потребовал что ли чего-нибудь большего – конечно для того, чтобы Быков дал ему язвительную и полную яда отповедь. Или что-нибудь другое дал.
Над этим Андрей еще, честно говоря, не думал.
После получасового бестолкового лежания в постели Быков вспомнил, что дела не ждут, а ждут его истории болезней, дежурные интерны так и вообще, наверное, каждые пять минут его поминают – десятым делом было то, какими именно словами. От этих мыслей горечь во рту немного отступила, и Андрей внезапно – так, на задворках утренних, следовательно, мало похожих на адекватные, мыслей – подумал, что стоило привести Ричардса в То Самое Место, в котором большинство мужчин совершают большущие ошибки своей непростой жизни. То бишь, в ресторан.
Или в постель – в конце концов уже в постель, а не на диван-стол-стену-подоконник в больнице.
По большому счету, слишком уж страшных ошибок Быкову бояться не приходилось – в современном российском ЗАГСе до заключения однополых браков еще не добрели.