Гадкие лебеди 2/6

[Intern-slash]

Название: Гадкие лебеди
Автор: кот нуар
Бета:  Маленькое Тучко
Пейринг: Лобанов/Романенко
Рейтинг: R
Размер: мини-миди
Жанр: ангст, драма
Дисклаймер: выгоды не извлекаю, ни на что не претендую.
Предупреждения: мат; возможен некоторый ООС.
От автора: для тех кто смотрит на рейтинг, я может быть кого-то сейчас разочарую, но в этой главе он совсем невинный и слеш здесь, едва ли можно разглядеть под микроскопом.
Посвящается: Маленькое Тучко, за то что проявила небывалый альтруизм и не побоялась взяться за эту грязную и неблагодарную работу, ну и за ее объективность конечно)) и Bakaman за его всестороннюю поддержку и дружеское участие, и просто за то, что он отличный чувак. Спасибо вам ребята, и всем, кто читает меня и пишет хоть какие-то фидбэки. Это отличная мотивация, и я это очень ценю, правда. Спасибо.


1. Глеб стоит на лестничной площадке и все никак не решается зайти домой. Когда он подходил к подъезду, его взгляд по привычке выцепил нужное окно. Уютный свет подсвечивал плотно запахнутые шторы. Он специально забыл его выключить. Весь день он искал причины, хоть какое-то оправдание этому бессмысленному и в его нынешних обстоятельствах транжирному действию. В конце концов он все-таки решил смириться и признаться себе, что просто боится вновь возвращаться в пустую квартиру.
Романенко сидит на корточках, облокотившись на тяжелую входную дверь, и докуривает уже вторую сигарету. На площадке слышно, как в чьей-то квартире кто-то неумело наигрывает грустную и тоскливую мелодию на фортепиано, постоянно сбиваясь и начиная заново. Ключи неприятно тяжелят карман, Глеб медленно тушит окурок и с сожалением понимает, что третья сигарета уже просто не лезет в горло.
Прокручивая ключ в замке, Романенко уверен, что дома его встретит та же упрекающая тишина, с которой он прощался, уходя на работу. Но Глеб почему-то все равно разочаровано прикрывает глаза, когда переступает порог. В квартире чисто и как-то холодно, будто в ней уже очень давно никто не живет. В просторной студии все лежит на своих местах, все точно так же, как он оставлял с утра. Романенко всегда очень нравилась эта квартира, ему нравилось возвращаться домой после работы, а особенно после зарплаты. Ему нравилось с видом добытчика ставить на стол тяжелые пакеты, набитые едой и весело гремящие бутылками. И на душе было так легко при виде широкой и немного дебильной улыбки Семёна. Он был похож на ребенка, на большого и неуклюжего ребенка. А еще у него были очень живые глаза, по-настоящему живые - в них было столько всего... По-особенному открытый взгляд. Вот только посмотришь, и сразу ясно становится, что он чувствует. И готовил он отменно, так что всегда хотелось добавки попросить. И бывало, придешь домой, а там Сёма в фартуке суетится, хозяйничает и пахнет чем-то вкусным. И он всегда так забавно ругался, когда Романенко, как невоспитанный кот, пытался по-тихому стянуть что-нибудь со стола, пока Сёма еще доделывал горячее. В те дни Глеб всегда с радостью спешил домой, и хоть это была и не его квартира, но греющее, как теплый и уютный плед, ощущение дома, где тебя ждут и где тебе всегда рады, согревало изнутри и дарило настоящий покой и легкое дыхание. Глеб никогда не испытывал ничего подобного, возможно, поэтому он так слепо и привязался к Семену. Он стал для Романенко всем тем, чего у него никогда раньше не было, и поэтому сейчас дом без него казался пустым и мертвым.
Романенко с неясным налетом волнения включает свет в ванной и облегчено переводит дыхание, когда замечает, что зубная щетка, бритва и все остальные вещи Лобанова - все лежит на своих местах.
Глеб лежит на кровати, раскинувшись в позе морской звезды, дымит в потолок и совершенно отсутствующим взглядом смотрит куда-то в одну точку. Он пытается вспомнить, чем он еще занимался, до того как стал проходить интернатуру. Да вроде бы тем же чем и всегда - транжирил мамины деньги, ходил по клубам, снимал симпатичных девушек, а наутро говорил каждой из них одно и тоже: "Доброе утро, солнце. Эта ночь была незабываема". У него все поголовно были солнцами, принцессами, иногда феями, а самых своих глупых одноразовых спутниц он называл заями или кисами. Одним словом, он попросту прожигал жизнь.
Все дни в его памяти сливаются в какой-то кисель черничного цвета ночи, в нем блестят скоростные магистрали, фонари, яркий глянец похожих как близнецы вечеринок, клубов и шумных рейвов. В нем блестят ненасытные глаза девушек одним и тем же блеском, стеклянным и пустым блеском нарумяненных кукол. И Романенко в конце концов тошно от всех этих мыслей непрошеных становится. И вообще, не в его это характере, в гордом одиночестве жалеть себя и заниматься бесполезным самобичеванием.

Романенко терпеть не мог напиваться в одиночестве. Но сейчас он не находил альтернативы лучше и удобнее. Простой, проверенный рецепт - напиться, наплакаться, вспомнить все молитвы лежа возле унитаза, проспаться, переболеть с похмельем и забыть. Но что-то в его голове ехидно хихикало: "Не-е-ет, Романенко, дружочек, так просто на этот раз ты не отделаешься". Голос затих только после пары двойных порций виски.
Глеб по второму кругу листал контакты на телефоне. Забавно, подумал он, столько номеров, а позвонить, вот даже просто так, без повода - некому. Расфокусированный взгляд остановился на номере Семена. Цифры и буквы сливались, и плыли куда-то в сторону. Романенко бездумно нажал на вызов и стал слушать гудки. Один - и что-то подкатывает к горлу. Два, три - прогудели так быстро, что Романенко даже немного вспотел, в панике соображая, что сказать. Четыре - попытка восстановить дыхание. Пять - и Романенко уже злится. "В настоящее время абонент не может ответить на ваш звонок, оставьте сообщение после сигнала".

2. В ординаторской тихо, только если совсем прислушаться, слышно как монотонно гудит компьютер. Торшер заливает комнату, мягким, чуть оранжевым светом. Варя еще больше похожа на ангела, когда спит, думает Фил, аккуратно укрывая ее больничным покрывалом. Телефонный звонок резко вспарывает ночную тишину. Фил вздрагивает и, втянув голову в плечи, на цыпочках подбегает к телефону.
-Да, алло, я слушаю.
Перевернувшись на бок, Варя мутным и заспанным взглядом оглядывается по сторонам, будто не понимает, как здесь оказалась. Она уже проснулась, но Фил все равно говорит на полтона тише нормы. В трубке молчат, и Фил все повторяет "говорите, я слушаю, алло, алло". И Фил уже собирается положить трубку, как слышит, как на другом конце провода кто-то хрипло и невнятно зовет его.
- Фил.
Ему даже вдруг кажется, что это ему послышалось, потому что голос в трубке до боли знакомый, и в то же время совсем чужой. Нет, это, наверное, ему с бессонной ночи послышалось. Потому что не может язвительный и все время насмехающийся голос Романенко быть таким отчаянным и сломленным. Фил так растерялся, что, кажется, вообще забыл, как говорить, не то что по-русски, но и родной язык сейчас казался каким-то чужим и далеким. Он так и стоял, молча, замерев, как изваяние и пару секунд слушал точно такое же, колеблющееся молчание. А потом пошли короткие гудки, которые и вернули его в реальность, словно удар электрошоком. Он медленно опускает трубку на рычаг и боковым зрением замечает, как Варя таращится на него во все глаза.
- Кто звонил?
- Не знаю, кажется, номером ошиблись. Положили трубку.
- Это, наверное, Быков нас опять проверяет, вот что ему все неймется. Мы же вон не как эти два охламона.
- Ты это о ком?
- Я о Лобанове с Романенко. Вот они могут запросто дежурство прогулять.
Варя снова разошлась, вспомнив про Глеба, но Фил уже не слушал ее. Он совсем не в такт кивал головой на все ее слова и все думал про Романенко. Но не про такого, каким его сейчас во всех красках расписывала Варя. А про другого Романенко, из какой-то другой, параллельной вселенной. Который не ходит в субботу по клубам. Который изо всех сил пытается выжить в эту ночь. Который совершенно незнакомый, но бесконечно одинокий, сломленный и уставший быть кем-то Романенко.